Кокон [ Межавт. сборник] - Пол Андерсон

— Если Ганноуэй согласится вас спрятать, но предложение его покажется мне подозрительным, мы немедленно покинем его дом, — добавил Трембецкий.

— Мы все? — переспросила Вивьен. — Вы поедете с Питом и со мной?

Поляк кивнул:

— Я еще не разучился обращаться с пистолетом, — он похлопал себя по боковому карману пиджака.

13

Современно обставленный дом Ганноуэя в Квинсе занимал он сам, жена и четверо детей. Хозяин провел гостей в кабинет, где, как он заверил, было все в порядке с прослушивающей аппаратурой и звукоизоляцией. Свое семейство Ганнноуэй предусмотрительно отправил на весь вечер в гости.

Высокий, угловатый, похожий на Эндрю Джексона[9], он прикрыл за собой дверь и замер, внимательно рассматривая незнакомцев. Коскинен, чувствуя себя неловко под пристальным взглядом, переминался с ноги на ногу, поглядывая то в окно на сияющие огни ночного города, то на невозмутимую Вивьен. В конце концов, молчание нарушил сам Ганноуэй.

— Полагаю, Ян, у вас были серьезные основания привести ко мне этих бандитов. Провокации — не ваше амплуа. Но я был бы весьма признателен, если вы все-таки рассеете мои сомнения…

— Бандитов?! — воскликнула Вивьен. — Значит нас объявили вне закона? И дали санкцию на арест?

— Да, примерно час назад, — ответил Ганноуэй. — В вечернем выпуске Новостей. Имена, фотографии, прокрутили запись звонка мистера Коскинена в Службу Безопасности. Вы — опасные иностранные агенты, неужели не помните?

— Черт побери! Я рассчитывал, что у нас будет больше времени, — недовольно произнес Трембецкий. — Очевидно, они расправились с китайцами. Теперь все силы будут брошены по вашим следам, Пит.

— Почему ВК охотится за вами? — спросил Ганноуэй.

Джексон Эндрю, один из основателей демократической партии.

— Это долгая история, — сказал Трембецкий, — если захотите, можете ее услышать.

— Мне известно, что все участники экспедиции на Марс находятся под «превентивным арестом». Не скрою, это меня удивило. Очень жаль, что сын Ната Абрамса в их числе.

— Его будет легче освободить, если эти двое останутся на свободе, — сказал Трембецкий. — Необходимо спрятать их на некоторое время. На месяц, или дольше. Абрамс этого сделать не может — слишком рискованно, арест Дэйва означает слежку за ним самим. Не могли бы вы взять на себя заботу о Питере и Вивьен на себя?

— Я?! Не смешите меня Ян! Даже если я сочувствую человеку, попавшему в подобную ситуацию, почему я должен рисковать собой и своей семьей?

— О, это и в ваших интересах тоже, — сказал Трембецкий. — Разве вы не хотели бы избавиться от Маркуса? — спросил Трембецкий. — У мистера Коскинена есть неплохой шанс справиться с этой задачей, если мы ему поможем.

На лице у Ганноуэя не дрогнул ни один мускул. Он лишь вздохнул и широким жестом указал на кресла.

— Садитесь и рассказывайте.

— Боюсь, вы не слишком мне доверяете, — сказал Трембецкий. — Между нами бывали разногласия, это так, но мы никогда не старались обмануть друг друга…

Ганноуэй покачал головой.

— В любом случае, я не решаю такие дела один. Мне придется привлечь людей, которые не знают вас лично. Они потребуют доказательств, что риск в данном случае обоснован.

— То есть, окончательное решение примут они?

— В общем… да. Но если у вас действительно есть достаточно мощное оружие, чтобы свалить Маркуса и помешать приходу на его место столь же одиозной личности… Тогда, возможно, это нас заинтересует.

— Уверяю вас, с этим оружием все в порядке, — показал на генератор у ног Коскинена Трембецкий. — Мы не обратились бы к вам, если бы у нас была возможность выбирать. Только без обид, мистер Ганноуэй, скажите, насколько мы можем доверять вашим друзьям?

— Во всем, пока ваши интересы совпадают с их.

— И в чем заключаются их интересы?

— Прочитайте Кворелса, и вы поймете. Мы последователи его учения.

Трембецкий пожал плечами.

— Кворелс будет не первым, чье ученье люди поставят с ног на голову.

— Он еще жив, как вам известно, и вполне способен вести нас за собой, — заверил Ганноуэй. — Он был профессором Колумбийского университета, а сейчас в отставке. Я довольно часто вижу его.

Ганноуэй сделал минутную паузу, словно о чем-то раздумывая, затем обратился к Коскинену:

— Короче, если вы тот, из-за которого весь этот тарарам, то именно вам принадлежит право решающего голоса. Я хочу услышать ваше мнение. Поверите ли вы мне без дополнительных гарантий или же развернетесь, выйдете отсюда и навсегда обо всем забудете. Обещаю не сообщать ничего ВК, хотя, если вас все-таки поймают и прогонят через психодопрос, меня ожидают крупные неприятности. Почему-то мне кажется, что вы выберете первый вариант. Я не прав?

— Я… — Коскинен облизал губы. — Дело в том, что я абсолютно не знаю, что происходит сейчас на Земле… Я не могу…

Вивьен накрыла его руку ладонью.

— Питер попал в ужасную передрягу, — сказала она. — Откуда ему знать, кто его друг, а кто враг?

— У нас нет времени сидеть и спорить, — предупредил Ганноуэй. — Почему бы нам не пригласить сюда Кворелса самого, чтобы вы лично оценили, что такое эгалитаризм, и решили, стоит ли он вашей искренней поддержки?

— Подождите, — запротестовал Трембецкий. — Мы не хотим, чтобы кто-то еще узнал о нашем участии в судьбах этих людей.

— Никаких проблем, — заверил Ганноуэй. — Десять лет назад Кворелс совершенно ослеп. Мы представим вас под вымышленными именами.

— А захочет ли он приехать? — с сомнением спросил Коскинен.

— Почти наверняка. Он в этом мире один, как перст. По вечерам он часто приезжает поговорить.

— В каких только переговорах я не участвовал, — хмуро пробормотал Трембецкий, — но впервые меня заставляют предварительно прослушать лекцию по социологии. А на десерт обещают розовый сладкий пирог…

— Нет. Я считаю, мистер Ганноуэй прав, — сказал Коскинен. — На Марсе поступают также, это дает более полное описание ситуации. Эмоции важны не меньше, чем логика. Это то, что человек ощущает здесь и сейчас. Вы должны натолкнуться на это лбом…

— Тогда я звоню, — Ганноуэй вышел из комнаты.

Трембецкий досадливо покачал головой:

— Вот когда я жалею, что не узнал эгалитарианцев лучше, — прошептал он. — Ведь чувствовал же, что не так у них все просто, как кажется, и ничего не предпринимал. Приходится теперь действовать наобум, по наитию… Знаете, может, это не такая уж плохая идея — побеседовать со стариком о сути эгалитаризма, только вряд ли он в курсе существования подполья. Впрочем, иногда именно по корням можно судить о дереве в целом. — Трембецкий прикурил сигарету. — Но только иногда.